Читаю. И не могу остановиться. Тут вокруг бушуют страсти, сталкиваются лидеры, самое время зарабатывать деньги, а я лежу на диване, отключив телефон и плачу.
Пишет 12-тилетняя девочка Маут 24-х летнему Герману. «Увидеть тебя! - пишет. - Быть все время рядом! Не могу и дня прожить, чтобы не думать о тебе… Только ты держишь меня на этом свете… живу тобой… и тем единственным поцелуем…»
Я чувствовал себя неловко, заглядывая в чужую жизнь, но не мог остановиться. Дело в том, что дневник этот был датирован 1941-1943 годами. И вела его Маут в концлагере.
Подруг её увозили в Освенцим и они уже не возвращались никогда. Другие кончали с собой, отчаявшись, а она, Маут, писала и писала своему любимому Герману. И только благодаря этому выжила. Ухватилась за эту искорку любви и держалась за неё изо всех сил. Пока в 1943 году Германа не отправили в лагерь уничтожения, в Треблинку.
Она думала, что не выживет. Но выжила.
Дневник этот мне подкинула Лена Макарова, писатель и друг. Я завёлся. Тут же появился продюсер - лучший продюсер в моей жизни - Сюзанна. Неимоверно быстро Лена сварганила заявку, быстро получили первые деньги из фонда, небольшие, но всё-таки. И пошли к Маут домой. Я нервничал. Боялся, а вдруг откажется сниматься.
Приходим. Встречает нас женщина с таким милым детским лицом. Начинаю говорить с ней. Улыбается, но абсолютно закрыта. Приветлива, но это всё очень внешнее. Рассказывает, но не так, как я хотел бы. В общем, всё плохо.
Решаю брать ее «измором». За 3 дня, сидя напротив неё, я «выливаю» всю пленку. (Это называется «съёмка на привыкание»). Пленка дорогая, это все наши деньги. В конце третьего дня, к вечеру, она раскрывается. Вдруг приходит доверие. Вдруг она понимает, что я не ищу дешёвку. И мы становимся друзьями. И она становится прежней Маут.
Смеется, да так звонко, как та Маут, 12-тилетняя. Плачет. Тоскует. Поёт. Говорит с ним, с Германом, как будто он сидит здесь, рядом с ней. И уже не обращает никакого внимания на камеру. Так начинается наш с ней кинороман…
Тем временем деньги заканчиваются. Но великая Сюзанна выбивает нам поездку по лагерям уничтожения, по которым прошли Маут и Герман. Едем в Чехию и Польшу. Группа малипусенькая. Я, Фима – звукач, Лена Макарова, Иржи – чешский оператор и, конечно, Маут.
Едем…, снимаем… Маут на моих глазах, проживает снова этот роман… И снова я понимаю - не будь этой любви, не было бы Маут.
Так подходит наш последний съемочный день (так мы думали). Снимаем на кладбище в маленьком чешском городке Простьев. На камне выбиты фамилии погибших и не вернувшихся. Маут объясняет нам: эта погибла там-то, этот - там-то, этот был адвокатом и вся семья его не вернулась…
«А это Герман», - говорит она. Я спрашиваю: «Твой, Герман?»… «Да, мой Герман», - отвечает. И тут что-то меня подталкивает и я спрашиваю дальше: «Но были же такие случаи, когда считали людей погибшими, а они выжили?» Она говорит: «Были». И добавляет: «Вот, например, Вальтер Бреслер. Вот здесь написано, что он погиб, а он вернулся… живой»
Тогда я спрашиваю: «А что написал тебе Герман в последнем письме?» Она смотрит на меня… и вдруг отвечает: «Он написал, из поезда уже, когда его увозили в Треблинку…» «Что?» – спрашиваю. «Он написал, - она вдруг говорит медленно и даже удивленно, - что будет ждать меня после войны в Берлине, по адресу «Арвайлештрассе 3». И тогда я снова спрашиваю её: «А ты была там после войны?» «Нет, - говорит и запинается… и смотрит на меня. - Не была».
В общем, что вам сказать, мы думали, что это наш последний съемочный день. Деньги практически закончились. Но мы не могли так уехать. И вот на последние деньги мы едем в Берлин.
Приезжаем. Находим эту улицу. И я прошу Маут идти по улице к дому. Ещё и не знаю, есть ли этот дом вообще. Специально не проверяю. А оператора прошу снимать всё время. И не промахнуться, потому что будет один дубль…
И вот она идёт. Она идёт, еле дышит… к ней вдруг возвращается надежда… К ней, уже замужней, 70-тилетней, с тремя детьми, восемью внуками, вдруг возвращается надежда. А вдруг он там… и он ждет ее всё это время.
Она идет как на ватных ногах… Каждый шаг - ещё большая надежда. И мы страшно переживаем за неё. Идем за ней. И дрожащий оператор снимает как в последний раз…
И вот она приближается к этому дому… к этому подъезду… и вот он список квартир… и вот уже её палец зависает над кнопкой… сейчас она позвонит… И может быть он откроет ей дверь, её Герман…
Это почти конец фильма. Такие очень долгие кадры замедленной съемки. Ожидания чуда. Которое, конечно, не происходит. Германа убили в Треблинке. Но мы очень надеялись. До последнего мгновения. А вдруг он выжил.
Этот фильм, «Встретимся», взял несколько хороших фестивалей, включая нью-йоркский… Но запомнился мне маленький, еле заметный фестиваль в Греции, в Каламате.
Время было антиизраильское. Все газеты против нас. Мне в открытую говорят, как нас не любят. Спрашивают, для чего приехал... (забегая вперед скажу: первый приз получил иранский фильм, второй – фильм Палестинской автономии, ну и далее, в том же роде)
И вот показывают наш фильм. Кто-то демонстративно выходит ещё до показа. Я не жду победы. Но смотрю, как реагируют. И вижу, что делает любовь с людьми.
Настроенные абсолютно анти, поначалу разговаривающие полушепотом и вслух, они вдруг начинают смотреть… вдруг слушают… вдруг перестают шевелиться… вдруг не могут оторвать взгляда, когда Маут бежит по улице, чтобы увидеть Германа в последний раз… И потом, когда идет вся эта концовка с её проходом по Берлину, с этим ожиданием чуда… Это их просто сшибает… и вот уже кто-то плачет в зале…
И я понимаю, что есть то, что объединяет всех. Есть! И для этого только я и пишу, чтобы сказать это еще раз. Любовь! Банально, но это так.
Я говорю сейчас не о любви между нами, которая насквозь эгоистична. А о Любви, которая над нами. Вокруг нас. Я говорю о Законе Любви, который держит этот несчастный мир. Держит в прямом смысле слова.
Наша земная любовь - она только маленькое свечение той Любви, которая окутывает всё мироздание. Как мать ребенка. Все мы внутри этой матери. Нам бы захотеть только приблизиться к Ней. Мы бы массу проблем так решили.
Поймем это - придет новая пора.
А с Маут мы большие друзья. Она была на многих моих премьерах. И на свадьбе сына. Давно не звонил ей. Ей уже за 80. Написал и понял, что стосковался.
Позвоню ей обязательно.
